Она с легкостью поднялась по ступеням. Я бы даже сказала, пожалуй, что взбежала, но леди не бегают. А матушка определенно леди.

И…

И внутри ароматило.

То есть пахло. Ароматами. Разными. Духами, благовонными палочками, цветами какими-то, шапки которых возвышались над фарфоровыми вазами. Вазы стояли повсюду – у подножия колонн, на широких подоконниках. На постаментах, подставках…

Там, где отсутствовали цветы, высились деревянные фигуры в роскошных платьях.

– Доброго дня. – Перед матушкой возникла девица в ярко-розовом наряде, украшенном белым передничком. – Рады приветствовать вас… чем могу помочь?

И глазками стрельнула.

В меня.

Взгляд любопытный-любопытный.

– Нам нужно платье, – сказала матушка. – Что-нибудь такое, впечатляющее. Понимаете?

Она пальцами щелкнула.

– И не требующее переделки. Мою дочь пригласили на… вечер.

Легкая заминка.

Тень недоумения в глазах. Конечно. Приглашают-то заранее. Именно для того, чтобы оставалось время нарядом озаботиться.

– Неожиданно, – добавила матушка. – И… весьма неудобно, но пропустить никак невозможно. И девочка должна показать всю себя…

Прозвучало, как по мне, двусмысленно. И матушкина предовольная улыбка внушала вполне искренний ужас.

Куда меньший, чем платье, к которому нас препроводили.

– Нет, – сказала я, глянув на пену розового кружева, что выглядывала из-под розового же атласа, украшенного розовыми жемчужинами. – Я это не надену!

– Дорогая, – матушка улыбнулась куда мягче, – поверь, времени капризничать у тебя нет. И… это именно то, что нужно. Дорого. Богато. И просто до ужаса вульгарно.

– Ну спасибо.

Матушка взмахом руки отослала девицу, которая вертелась поблизости.

– В свет в этом выходить нельзя, а вот там, куда вы собираетесь, подобный наряд скажет о том, что тебя ценят. Еще бы украшений каких.

Украшения найдутся у Эдди. Да и у Чарльза быть должны, если я хоть что-то понимаю. Но там пока пошлет, пока привезут… успеют ли? А Эдди из города взял немало, а они там золото любили. Как матушка сказала? Дорого, богато и вульгарно? Хотя последнее – не совсем правда. Но если с платьем…

Я вздохнула.

И вздохнула снова. И…

– Мама, а ты… не станешь говорить, что леди в таком месте не место?

По-идиотски получилось.

– А ты послушаешь?

– Наверное, нет. Я и сама знаю. Что если кто-нибудь увидит, узнает… то скандал случится. И потом не отмоемся. Ни я, ни Чарли.

– Именно.

– Но и оставить их…

– Нельзя, – согласилась матушка. – А что до остального, то любой скандал со временем забывается. Если же нет… что ж, значит, такова судьба. Девочке, о которой Эдди говорил, надо помочь.

Она помрачнела.

Ей ведь не помогли. Хотя, наверное, она бы не сказала спасибо, вздумайся кому влезть. Сперва не сказала бы… а потом? Потом было поздно?

– А вот чтобы не узнали, для этого существуют маски. И не только они. – Матушка коснулась платья. – Его вот совершенно точно запомнят.

Глава 24, в которой леди совершает глупость

Эдди зубами вытащил пробку из бутылки и глотнул. Закрыл глаза. Укрепляющий эликсир имел отвратительный вкус, да и пах не лучше. Он бухнулся в пустой желудок, и тот съежился, попытавшись избавиться от пакости.

– Ты и вправду думаешь, что ей там место? – Чарльз сидел напротив.

– Нет, – честно ответил Эдди, все-таки справившись с собой.

А сил общение с духами забрало немало. И руки предательски подрагивали. И холодно было. Он давно уже не мерз вот так, изнутри.

– Но если оставить, будет хуже. Она попытается найти. Тебя. Дом. Дом не найдет. Он закрыт…

Эдди потрогал зубы языком. Ныли. Муторно так. Изнутри. Мерзкое ощущение.

– И полагаю, что твое приглашение – своего рода пропуск.

Чарльз вытащил карточку и покрутил.

– Магии не чувствую.

– И не почувствуешь. Там… сложное что-то. Кто бы ни ставил, он был мастером. Но систему сломали. Раз войдешь, во второй раз сама пропустит.

Рассказывать сложно. И вообще говорить. Холод отступает, сменяясь слабостью. Еще немного, и Эдди уснет. На час. Час у них есть. Хватит, чтобы отдохнуть.

Только…

– Слушай, – шелохнулась ленивая мысль. – Если девочка умерла, дело бы расследовали?

– Пожалуй.

– Найди мне того, кто этим занимался. Потом. Как все закончится. А за Милли не бойся. Стреляет она отменно. А кого не пристрелит, того спалит ко всем демонам.

Чарли вздохнул и признался:

– Этого я и опасаюсь.

Потом он сказал что-то еще, но этого Эдди уже не услышал, провалившись в сон – глубокий, ровный и напрочь лишенный видений. Разве что голова слегка побаливала. Гадство, когда голова болит даже во сне.

– Эдди. – Его позвали за мгновенье до того, как он проснулся. – Эдди, вставай!

Он открыл глаз.

Плыло.

Он открыл второй и проморгался.

– Как ты? – с заботой осведомилась Милли.

– Ох… очень хорошо, – спохватился Эдди, заметив матушку, которая устроилась в золоченом креслице. Чарли, переодевшийся в темный костюм, занял второе. И оба они о чем-то мило беседовали.

– Дорогой. – Матушка соизволила обратить внимание на Эдди. – Тебе стоит принять ванну и собраться. Опаздывать нехорошо.

И опасно.

Кто знает, не закроются ли двери проклятого дома в полночь?

– А…

– Скажешь хоть слово, – мрачно произнесла Милисента, – пришибу сама.

– Ч-чудесно выглядишь.

На ней было розовое платье. Очень розовое. Какое-то вот такое… особенно розовое, можно сказать. Причем розовость эта была пышною, воздушною, и казалось, что Милисента тонет в кружевной пучине. Даже захотелось спасти.

Ее лицо покрывал слой чего-то белого. И оттого оно казалось мертвенным, а эту мертвенность подчеркивали неестественно алые губы. Брови выглядели двумя тонкими ниточками, а на щеках горели ровные кругляши румян.

– Это… что?

– Не волнуйся, маску я тоже надену, – проворчала Милисента и добавила тише: – С превеликим удовольствием.

На волосах ее, собранных в какую-то башню из кучеряшек, возлежала шляпка. Шляпку украшали цветы и маленькие птички.

Чучела маленьких птичек.

Эдди ткнул в одно пальцем.

– Мне еще муфту предлагали. Из крыльев чайки, – сообщила Милли.

– Это еще ничего. Помнится, когда я… готовилась к отбытию, в моду вошли насекомые, – поделилась матушка. – Жуков высушивали, покрывали лаком и нашивали на платья [4] .

Эдди слегка замутило. Или это от голода?

– Ты иди, дорогой. – Матушка поглядела с усмешкой. – Мода порой бывает… странной.

– Только побрякушек дай! Побольше. Для дела, – пояснила Милисента. – И солидности.

Собрался Эдди быстро. И да, возблагодарил богов, что отведенная ему роль не требует парадного костюма. Собственная одежда, вычищенная, была куда милее.

А вот золото на Милисенте смотрелось…

– Как-то слегка дисгармонирует, – заметила матушка, разглядывая массивное, в три пальца шириной – причем пальца Эдди – ожерелье, что змеей легло на шею. – Слишком оно… иное. Тут бы что-то с камушками…

С камушками тоже нашлось, легло чуть пониже, поэтому оставили оба.

И по пятерке браслетов на каждую руку.

Перстни.

Пара золотых спиц для волос, увенчанных массивными камнями. А ведь Эдди так и не дошел до нормального ювелира. И жаль, что остального вернуть не вышло. Из города он забрал куда как больше.

Маска у Милисенты тоже была розовой.

С перьями.

И камушками. А еще пахло от нее тяжелыми духами, но Чарльз ничего, выдержал, даже глаз не дернулся. Он подал руку:

– Выйдем черным ходом. Я постараюсь, чтобы никто не заметил.

Оно и вправду, если наблюдают, то слухи пойдут.

– Не стоит переживать. – Матушка смахнула пылинку с жилета Эдди. – Пока леди в маске, леди как бы и нет. Даже если кто-то вдруг потом решит, будто узнал леди в маске, всегда можно сказать, что он ошибся.