И не умеет находить правильные темы.

Она смеется. И улыбается слишком уж простонародно. Правда, как это, маменька не объясняет. Но всегда находит к чему придраться… И любит?

Разве, когда любишь, оно вот так?

– Твой друг. – Отец тоже поднялся. – Возможно, я могу дать ему рекомендации…

– Ты?

– Некромантия – такая вещь, дорогой, что поневоле обзаводишься самыми разными связями.

– А…

– Я задал вопрос своим знакомым. И они приняли мою беду очень близко к сердцу. Но тот мир весьма сложен, разнообразен и… будь у нас время, мы бы справились.

Но времени нет!

Почти не осталось времени! У нее!

– Ты не пробовал отследить проклятье?

– Пробовал, конечно. – Берт поморщился. – И не только его ставил, но… след оборвался, стоило пересечь реку.

– Что ж, следовало ожидать.

– Следовало?

– Говорю же, тот мир весьма… разнообразен. И в нем хватает своих специалистов. Ну да представь меня своему другу. Он и вправду столь ужасен?

Глава 12, в которой речь идет о дорогих родственниках и глубокой к ним любви

Ужасен!

Настолько ужасен, что Эва застыла от этого ужаса. Разве… разве люди могут быть такими вот?! Огромными?! Невообразимо огромными! Жуткими!

С сероватой, будто припыленной, кожей!

С грубыми чертами лица, причем явно нечеловеческого! Встреться Эва с ним где-нибудь в гостиной… Хотя, конечно, кто пустит подобное в гостиную приличного дома? Но если вдруг – она бы обязательно упала в обморок.

Быть может, даже по-настоящему.

А теперь вот…

Она моргнула. И еще раз. Да, огромный. И широкий. И при том двигается мягко, текуче, будто в теле его чудовищном нет ни костей, ни весу.

И взгляд его…

Взгляд скользнул по кабинету, и гость прищурился.

Дрогнули ноздри огромного, слегка приплюснутого носа. А когда Берт открыл было рот, чтобы сказать что-то, наверняка вежливое, этот человек просто поднял свою лапищу и прогудел:

– Тихо!

И Берт подчинился!

Он никогда… даже отцу. Чтобы вот так и без слов. А тут замер. И… и еще Эва вдруг поняла, что ее… видят? Слышат?

– Я здесь! – От радости она подпрыгнула. – Здесь! Здесь!

– Скажи… – Голос у чудовища оказался неожиданно приятным. Или это оттого, что он и вправду видел Эву? Вот как-то даже симпатичнее стал. Немного. – Твоя сестра, она такая вот… мелкая? И лохматая?

Сам он мелкий!

То есть рост у Эвы – единственное, что можно назвать достоинством, если маменьке верить. Он самый удачный. Небольшой. Еще бы изящества… А вот относительно лохматости Эва не виновата, что у нее только один гребень, да и тот с обломанными зубьями. И занозистый! Волосы так и цепляет.

– Волос беленький. Светленький, – поправилось чудовище, чуть склонив голову.

– Она…

– Я не чувствую изменений некротического фона, – подал голос отец.

– Само собой, она же живая.

– Погоди…

– Так. – Чудовище вдруг нахмурилось и уставилось на Эву. Под взглядом его стало неуютно-неуютно. – Вы… идите. Сила ваша мешает.

Оно поморщилось.

– Эдди? – недоуменно уставился на него брат.

Стало быть, у него и имя есть. Правда, не сказать, чтобы оно подходит. Эдди – это Эдвард? Эдвин?

– Иди. Потом. – Гость указал на дверь. – Свечи есть? Восковые? Пусть принесут. Воды. Молока. Свежего.

Эве даже интересно стало.

Он… ладно, допустим, он ее увидел, но… дальше-то что? Видеть одно. А слышать? Если он только видит, то… то ей писать придется? Представить перо и тетрадь? Или лучше мел и доску? А он читать умеет? Вдруг не умеет? Тогда надо будет… знаками?

Как ему знаками рассказать все?

– Связь слабая больно, – пояснил Эдди и опять поморщился. – Я все-таки не совсем чтобы шаман.

Еще и шаман?

Эва читала книгу. Про шамана. Дикого, но очень и очень благородного. В душе. И потому, когда его племя захватило в плен прекрасную графиню, чтобы принести в жертву жутким орочьим богам, он воспротивился.

И спас.

И еще помог воссоединиться прекрасной графине с ее возлюбленным, к которому та, собственно, и направлялась. Да… Эва тогда даже плакала над финалом, в котором шаман уходил в горы, чтобы не мешать влюбленным.

Ее очень огорчила такая концовка.

Хотя, конечно, правильно. Что общего у графини с дикарем, пусть и благородным?

Отец вышел из комнаты.

И брат.

Лоуренс тем временем принес две дюжины тонких восковых свечей, глубокую фарфоровую супницу из маменькиного любимого сервиза, молоко, воду и еще что-то.

Эве стало до ужаса любопытно.

В книге шаман колдовал, вознося руки к небесам, и еще потом в припадке бился. Ну или кости раскидывал. Человеческие. Но это тоже не со зла, да и кости принадлежали врагам племени… в общем, это все выдумка.

Эдди же снял котелок. Поставил на пол.

Провел ладонями по голове.

По лицу.

Коснулся пальцами воды.

Может, он спиритический сеанс устроить собирается? Но тогда свечи ладно, они нужны, а где блюдце? И еще, самое главное, спиритический столик? Или у шаманов это иначе происходит?

Эва всегда отличалась нездоровым любопытством.

И…

– Слышишь меня? – поинтересовался шаман, расставляя свечи. Прямо на столе. Он же так полировку попортит!

Но Эва кивнула.

– Хорошо. Ты знаешь, где находишься?

Какой нелепый вопрос! Конечно. Но она снова кивнула. Может, человек – ладно, не совсем человек – только-только в цивилизацию приехал. Тогда простительно.

– Отлично. – Он по очереди касался свеч, и те загорались, только огонь получался будто… ненастоящим? Или настоящим? Эва потянулась к нему, но руку одернула, ощутив жар.

– Не спеши, девонька, – с мягким упреком произнес шаман. – Тут уж больно все… намешано. Тяжко. И дом мертвой силой пропитался. И город этот ваш…

Эва вздохнула сочувственно.

Она тоже город не слишком любила. В нем сразу начинала болеть голова, а маменькины нравоучения делались вовсе невыносимыми.

– Маги кругом. Техника. Голова гудит. Но ничего. Сейчас.

Вода в фарфоровой супнице загустела, и Эва увидела в ней свое отражение.

– Ты не заблудилась?

Отражение было таким… в общем, хорошо, что маменька не видит. Пришла бы в ужас. Конечно, зеркала Эве не давали, но неужели она на самом деле так выглядит? Кожа побледнела, что, конечно, хорошо, но при этом сделалась какой-то сероватой.

И пористой.

И в глазах нездоровая желтизна.

– Слышишь?

– Слышу, слышу, – не удержалась она и тотчас укорила себя. Все же характер у нее совершенно невозможный. – Прошу простить меня…

Ей бы поздороваться.

Извиниться за неподобающий внешний вид. И… и ее, между прочим, похитили! А еще того и гляди продадут. А она тут о внешности беспокоится.

Вода почему-то пошла рябью.

– Хорошо. – Шаман простер над водой руку, и та успокоилась.

– А молоко зачем? – не удержалась Эва.

– Пить. Люблю молоко.

– Вы?!

– Почему нет.

– Так. – Она вдруг поняла. – Вы… вы меня тоже слышите?! Можете?!

– Могу. И слышу. А теперь успокойся, пожалуйста. – Он глядел с бесконечным терпением. – Иначе или вернешься, или, что хуже, не вернешься. Ты давно научилась покидать тело?

– Давно. – Эва огляделась, раздумывая, как быть.

Стоять было неудобно.

Сидеть…

– Только я раньше покидала, а потом уже нет… после одного случая… моя сестра… – Она замялась. Все же не стоит вот так посвящать посторонних в семейные тайны.

– Потом, – кивнул Эдди. – А сейчас рассказывай.

– Что?

– Все. Ты знаешь, где находишься?

– Адрес – нет.

Она пыталась. Искала. Заглядывала повсюду в доме. В доме она могла ходить. И вне дома тоже, но почему-то только сюда.

– Ничего страшного, – поспешил заверить Эдди. – А описать можешь? Как этот дом выглядит? Или, может, людей, которые в нем живут? Там есть люди?

– Есть. – Эва все-таки опустилась на пол. В конце концов, она и так выглядит ужасно, так чего ж теперь. Стоять перед ним было неловко. – Только… ту, старую хозяйку, ее убили. Сначала ее Берт проклял. Я узнала проклятье. А потом другая, которая Кэти, она ее задушила. А хозяйка хотела меня вернуть!